Как в той старой шутке про Валеру и интригу в черном пакете, Dre удивил всех дважды. Сначала когда убил долгострой «Detox», заменив его cаундтреком «Compton». Второй раз – когда опубликовал треклист альбома, где наряду с привычным Кендриком, Снупом и Эминемом выделялось имя Андерсона Паака, который поучаствовал в записи 6 треков из 16. Спустя пару дней после выхода альбома все вокруг захотели узнать, кто же такой Андерсон Паак?

Из многочисленных интервью стало известно, что парень довольно долго работал сессионным барабанщиком, писал песни, читал рэп и работал над своим фирменным стилем, который Rolling Stone описал как «клубные ребятишки курят калифорнийскую дурь и слушают R&B на Tumblr». В начале этого года у Пака вышел альбом «Malibu», показавший, что «Compton» был лишь разогревом связок и фантазии. Отдача получилась моментальной – крайне высокие оценки критиков (Pitchfork, например, поставил его наравне с «Compton» и выше нового альбома Рианны), контракт с лейблом Dr. Dre Aftermath и первая заявка на звание альбома года. 

К этому парню стоило присмотреться еще вчера, но не познакомиться с ним сегодня будет кощунством, похуже всех тех банок с пивом, которые разгрыз Стас Барецкий.  

Как ты впервые встретился с Дре? 

Я уже знал Тая Кеннона (прим: скаут лейба Aftermath), и его друга Дрю Корриа. Именно Дрю и подсадил всех друзей на мою песню «Suede» – он включал ее везде и для всех. Когда Джастус и Кинг Мез услышали трек, то спросили: «Йоу, хочешь поработать с DJ Dahi для нового проекта Дре»? Я ответил что-то вроде ‘ну да’, но не придал их словам особого значения, потому что меня не было здесь 10 лет, а вокруг полно историй о людях, которые работают с Дре. Этот разговор случился еще до того, как я узнал о смерти «Detox». Они настаивали, чтобы я поработал с Дре, но я уже договорился о работе c DJ Dahi, фанатом которого являюсь. В итоге я еду на студию к Dahi, захожу и вижу внутри Дре и DOC. Я только и смог воскликнуть 'нихрена себе!' Это было нереально, он не знал меня и просто доверился словам Меза и Джастуса, которые поручились за меня. 

Мы собирались начать работать над битами Dahi, но парни врубили «Suede» для Дре. Я сидел рядом и смотрел, как он включает эту песню снова и снова. На третий или четвертый раз он был готов работать. Он включил бит «All In A Day's Work», и чувак, я никогда раньше не слышал такой крутой бит. Я сказал: «Йоу, я сейчас с ума сойду». Затем Дре объяснил нам, какая должна быть энергетика, а я надел наушники и просто начал записываться на глазах у кучи незнакомых людей. Когда я закончил, я посмотрел на Дре и увидел, что его аж распирает. Он сильно вовлекается в процесс написания текста и голосовое исполнение. Я никогда не работал с продюсером, который мог бы добиться такого крутого звучания моего голоса. После этого мы просто продолжили работать. Одна песня превратилась в две или три, а затем я дал ему «Animals», и пошло-поехало. У нас в студии родилась забойная химия.

Не боялся, что весь материал предназначен для «Детокса» и никогда не увидит свет? 

[Смеется] Боялся! Но потом я подумал: «Ну и хрен с ним». Я определенно хотел работать с Dre и как только увидел их в студии, сразу же подумал: «Елки-палки!.. Это будет охренительно».

Dr.dre Animals (feat. Anderson .Paak) from lyon jackson on Vimeo.

Расскажи про «Animals». Как ты вышел на DJ Premier и как ты спелся с российским продюсером BMB Spacekid?

Мы вместе с Knxwledge выступали на Boler Room в России. Сначала туда позвали MF DOOM, но в последний момент он дал заднюю и мы его заменили. Забегая вперед, скажу, что Примо понятия не имел, кто мы такие, но когда услышал «Suede», то начал вопить «Вот оно, вот оно!». Частью этого шоу была совместная работа с ним и BMB Spacekid. У них был свой вокалист и я был им не особо нужен. К тому же я был немного разочарован языковым барьером и думал, что двум продюсерам будет тяжело работать в таком ключе. Примо предпочитает работать в одиночку и ему было тяжело. Когда я пришел, они включили мне два бита: «Til It’s Done» и другой инструментал, который мне очень понравился. Но мы начали с «’Til It’s Done» и к тому чудесному биту я вернулся уже дома. Впоследствии он превратился в песню «Animals».

Я писал текст всю ночь и меня распирало. В Балтиморе и Фергюсоне как раз было время бунтов и подобной хрени. Я никогда не делал политических песен, но эта получилась сама собой. Я не хотел показаться проповедником — просто выразил свой взгляд на происходящее. К тому моменту я уже работал с Дре и хотел показать «Animals» ему. Во время следующей встречи он удивился, что я работал с Примо, а потом услышал первые три строчки и сказал, что хотел бы поучаствовать. На следующий день его зацепило сильнее, потому что он набрал меня с утра и говорит «Йоу, мне пиздец как понравилась эта песня. Я знаю, что это твой трек, ничего личного, но я хотел бы стать частью этой песни. И я готов пойти на все ради этого...» Я ответил ему: «Ничего не говори, просто давай делать историю». Вот так он добавил свой куплет. А еще он допилил бит, сделав его еще круче – добавил барабаны, гитару и всякие переходы, которых не было раньше. А Примо параллельно фигачил скретчи на этом бите. Крышесносный был момент.

Ты единственный независимый артист на саундтреке к «Комптону». Каково тебе быть в этой роли? 

Здорово, я очень горжусь тем, что не завишу от других артистов или лейблов. Хотя мне повезло, что я не записался для другой песни, которую потом забраковали.

А с Кендриком Ламаром на студии сталкивался? 

Пока нет. Но это жесть – утром после выхода «Комптона» я получил от него сообщение: «Братан, шикарная работа — ты здорово звучишь!» Мы обменялись парой сообщений и договорились встретиться на следующей неделе. Но даже простая смска от него – это нереально круто, потому что он тот человек, чье мнение о моей работе мне действительно интересно.

Ты много говорил о Комптоне, но что для тебя значит твой родной район Окснард? Он так же важен для твоей музыки, как Комптон для The Game или Кендрика? 

Окснард — маленький городок, который держится на промышленности. Еще здесь есть пляж. Поэтому здесь живут в основном работяги и пенсионеры. Лос-Анджелес был слишком далеко, но еще в детстве я решил, что уеду отсюда. Осуществив мечту и высадившись в ЛА, я понял, что никого не знаю и не понимаю, как мне учиться и как попасть в игру.  Понимаешь, я многим рисковал, но у меня не было другого выбора.

Ты говорил, что важно довериться своему творчеству, иначе наверх не попасть. И у тебя получилось. В какой момент ты поставил все на кон и отдался музыке? 

Я начал играть на барабанах, когда мне было 11 лет. С тех самых пор я знал, что буду заниматься музыкой. Меня перло, я был готов играть сутками. Это был тот важный момент, когда ты находишь дело по душе и пытаешься понять, готов ли ты связать с ним свою жизнь. Именно эта мысль дала мне толчок. 

Мне было 21, я много где работал, но свободное время тратил на музыку, не особо в ней преуспевая. Ведь я хотел быть просто барабанщиком или сессионным музыкантом для других ребят, но что-то не работало. И тут меня переклинило — я хочу большего и должен посвятить музыкальному развитию все свободное время. Дополнительную мотивацию обеспечили жена и сын. Поэтому я решил, что изменю свое имя, найду людей, которые помогут разобраться с бизнесом и буду делать музыку с профессионалами, на которых ровняюсь. С каждым годом этот процесс продвигается все лучше и лучше.

В детстве ты часто тусовался в баптистской церкви, как это повлияло на твою музыку? 

Это было что-то вроде первого образования. Впервые я сыграл на барабанах в 11 лет. Мне понравилась эта энергия, знаешь, как на концертах людей подогревают при помощи шоу и создается синергия? Это как панк-концерт, где братья и сестры танцуют как в последний раз, но все улыбаются и никто не дерется. Вот на что это похоже, чувак. Госпел имеет много схожего с такой музыкой, а вы и не подозревали! Современный госпел — это микс из фанка, хип-хопа, латино и джаза, я много знаю об этом.

В своих песнях ты часто говоришь о детстве и семье. Чем занимались твои родители и как они тебя воспитывали? 

Моя мама была фермером. Она родилась в Южной Корее и была удочерена в 50-е годы. В Комптон она переехала в 60-е, здесь и выросла. Потом она отправилась в Окснард, где родила трех девочек и меня. Там она не закончила учебу и отправилась на производство, чтобы прокормить нас. Окснард является одним из сельскохозяйственных центров в Калифорнии — клубника там, овощи и всякая всячина. Поработав на дядю, она начала свой клубничный бизнес и неплохо преуспела. 

Папа был летчиком. Он родом из Филадельфии. После школы он поступил в воздушные войска, уехал служить в Калифорнию где и познакомился с мамой, но позже его выперли со службы за курение травки. Он устроился работать механиком и собирал машины, пока, в конце концов, его не посадили в тюрьму. Мне тогда было семь лет. С тех пор я его не видел. Довольно скоро у меня появился отчим, он стал помогать маме по бизнесу, но в итоге он тоже сел. Мне уже было 17. А вот мама не унывает – работает с пожилыми людьми, встречается с парнем ее возраста, получает высшее образование и хочет отправиться посмотреть мир.

Вернемся к смене имени, которое обычно становится переломным моментом. Как лично тебя изменил переход от Breezy Lovejoy к Anderson .Paak? И чем был для тебя период «до Пака»? 

Люди не любят думать над такими вещами, это некомфортно. Долгое время я не задумывался над тем, что делаю. Просто делал и все. Но затем меня переклинило, я уже говорил об этом моменте. С тех пор я дал себе обещание заниматься музыкой каждый божий день. Я стал ответственно относиться к ней, как к кропотливой работе. На протяжении 8 месяцев я занимался своей музыкой: каждый день просыпался, делал музыку, тусовался с семьей и снова делал музыку. В результате у меня скопилось множество нового материала. Когда я пересмотрел архивы, тогда и родился Андерсон Паак. Точка перед фамилией служит напоминанием об этом. 

Помимо работы с Dre и сольного альбома ты засветился в куче проектов типа NxWorries с Knxwledge или ЕР с Blended Babies. Как тебе удается справляться с таким объемом работы? 

[Смеется] Мне кажется, здесь нет ничего сложного, я просто пишу песни. Сажусь и пишу на одном дыхании. Последние два года я очень вдохновлен. Сейчас для меня писать и записываться — естественное состояние. И часто бывает, что я не могу объединить некоторые свои материалы в одном проекте. Мне приходится разделять их. Вот так вот работает мое мышление. Что касается Knxwledge, мы сделали с ним много музыки, которая не вписывалась в существующие рамки и я сказал ему: «Похер! Давай замутим новую группу, у нас будут безграничные возможности!» Да, у нас были личные проекты, но мы всегда могли вернуться к ним, это же была отдушина.

Насколько отличалось сотрудничество с Knxwledge от работы с Дре? 

Knxwledge офигенный мужик, но Дре просто космос. Обычно ты не знаешь, когда он позвонит. Но когда он звонит, ты все бросаешь и мчишь к нему. Обычно мы записывались на студии Record one, но иногда бывали у него дома. Когда я приезжаю к нему, он уже долгое время работает с музыкантами и продюсерами, у него уже есть какие-то наброски. Я рассказываю ему свои мысли. Мы делимся идеями, он наливает стакан Hendrick's и мы просто начинаем работать. Я слышал ужасные истории о нем, но я ни разу не попал в такие ситуации во время работы с ним. Мне кажется, я быстро адаптировался к его стилю работы. Мы просто были единомышленниками в студии. Мы делали перерывы и он рассказывал мне дикие истории о молодости и приключениях на Death Row. Это правда круто, чувак. Он очень отзывчивый. И я по-прежнему поражаюсь, когда он спрашивает мое мнение о своих битах и идеях. Он здорово повлиял на меня, круто находиться в его ближайшем окружении.

Ты сказал, что твоя музыка не подходит ни к одному жанру, потому что тебе нравится экспериментировать с разным саундом. 

Это точно. Я хочу сделать что-нибудь в стиле альтернативного рока. Мой новый альбом «Malibu» больше затрагивает фанк и соул, ну и немного альтернативы. Я бы хотел сильнее окунуться в разные направления. Мне нравится фолк, было бы круто побаловаться с акустическими гитарами. Еще меня прет работать с пространством и временем. Я фанат минимализма, хочу записать стафф с паузами и пустотой внутри.

Но на «Malibu» ты мощно высказался на тему джаза. Сильно любишь его или у тебя просто такой период? 

Мне нравится Трио Роберта Гласпера, во время записи я слушал много Майлза Девиса, Джона Колтрейна, Brad Mehldau и других ребят. Старался понять, как они мыслили, почему одни ходы работают хорошо, а другие не очень, почему в этом моменте он сделал так, а не иначе. Все это сильно помогло. Это тянется с музыкального колледжа, в котором я учился пару лет. Тогда я слушал много хип-хопа и не интересовался джазом, но меня начало растягивать в стороны. Студенты, которые играли джаз, отлично управлялись и с другими стилями, а вот все остальные сыграть в ответ джаз не могли. К тому же это была не просто музыка, а скорее идея, которую ты передаешь людям при помощи мелодий. Мне нравится такой подход. Поэтому я рос, слушая гребанное Vince Guaraldi Trio! Нахер ложную скромность, до сих пор люблю этих ребят.

Для тех, кто не успел послушать «Malibu» – каков этот альбом по сравнению с твоим предыдущим, «Venice»?

Это была естественная мутация, я как будто по карте дошел из точки А в точку Б, избегая волков, быков и бандитов. Когда я день за днем работал над саундом, то эти изменения не так сильно бросались в глаза, но если растянуть временной промежуток, то ты как будто встречаешь сильно похудевшего друга. Он уже привык к тому, как выглядит, а ты еще нет, давно не виделись. Я всегда боялся стать артистом одного звука, поэтому стремился намешать в «Malibu» все то, что я слушал на протяжении последних лет – хип-хоп, джаз, РнБ, соул и т.д.

Последние пару лет можно назвать тренировкой. Мы постоянно оттачивали скилл, чтобы говорить ярче, четче, понятнее. Теперь мы подготовлены к тому, что меня услышит множество людей, ведь мне есть что сказать. «Venice» и работа с Дре открыла возможность ходить в студию к ребятам вроде 9th Wonder, Hit-Boy, Талиба Квели или The Game. Но даже если двери открыты, ты должен быть хорош в самой студии. И на этом моменте я очень сильно горжусь собой. Я смог остаться честным по отношению к себе, сумел взять у них лучшее, при этом отдавая лучшее от себя. Честно говоря, пара треков с 9th Wonder до сих пор сносят мне башню. 

И мне кажется, что альбом прошел проверку слушателей. Было время, когда ты слушал ист-кост и мог угадать его по звуку, даже не зная, что у микрофона Ghostface Killah. Был вест-кост, были другие ответвления. Но сейчас все смешалось. Запиши ты треп в Южной Африке или хип-хоп где-то в Румынии – все равно отличить их будет трудно. У всей музыки одна текстура, одни идеи и обходные маневры. И делать так может каждый. Поэтому мы заполнили вакуум соулом и вест-костом, превращая его в нечто иное.